Йозеф стоял в бездне, окруженный густым мраком, который проникал в его мысли, разъедая их, словно ржавчина металл. Его сознание было покрыто паутиной страха, в каждом её узле была боль, воспоминания и нечто иное — странное, неестественное, что никогда не принадлежало ему. Он едва осознавал, что происходит. Вибрации чужого смеха проникали в его разум, как иглы, впиваясь в его самые сокровенные мысли и растаптывая их.
Кап…
Кап…
Кап…
Этот звук стал невыносимым, как будто каждая капля вырывала часть его души, капала из его сознания, оставляя лишь пустоту и отчаяние. Он хотел отвернуться, убежать, спрятаться от всего этого, но понимал — некуда бежать, некуда скрыться. Смех в его голове усиливался, стал более отчетливым, более осознанным, как будто он не просто исходил от Сущности, а был её сущностью, её голосом, ставшей неотъемлемой частью его. Йозеф чувствует волнение и стыд, словно возвращается в школьное время, когда строгая учительница ставила его в угол за провинность, надевала на голову бумажную шляпку с надписью "дурак" и дети хором хохотали над ним.
Парень мнёт рукав, стыдливо опустив голову. Прям как в детстве.
Дверь за ним закрылась, растворилась в стене, исчезла, как его надежда на спасение. Свет вспыхнул, ослепительный, невыносимый свет, от которого Йозеф хотел зажмуриться, но не мог — его глаза были раскрыты, словно изнутри их держали невидимые руки, заставляя его смотреть, видеть, ощущать.
И вот он, Глаз.
Глаз, который следил за каждым его движением, за каждым вздохом. Глаз, который был везде и нигде одновременно. Он существовал перед Йозефом, вне времени и пространства, всевидящий и всезнающий. Обычный и огромный, плоский и объёмный одновременно, этот Глаз был как проклятие, неизбежное и непостижимое. Йозеф чувствовал, как Глаз проникает в его душу, в его воспоминания, копается в них, выворачивая наружу все самые темные и гнусные мысли, о которых он сам даже не подозревал.
Глаз исчез так же внезапно, как появился, но его присутствие осталось. Оно осталось в тёмных углах его разума, где прятались тени, отбрасываемые светом этого проклятого глаза. Йозеф знал, что Глаз теперь с ним навсегда. Он будет следить за ним, смотреть в его душу, питаться его страхом, его болью.
«А я не хочу».
Слова, произнесенные из тьмы, были холодными, как ледяные стальные лезвия, впивающиеся в его плоть. Они обволакивали его, проникая внутрь, оставляя за собой только пустоту. Свет в квартире погас, стены растворились, оставив Йозефа в абсолютном мраке, где не было ничего, кроме его собственного безумия и кошмаров, от которых не было спасения.
Йозеф чувствовал, как Глаз снова проникает в его сознание, как червь, прогрызающийся сквозь его воспоминания, пожирая их, вытягивая из них последние остатки человечности. В его сознании всплыли вопросы, но ответы на них были словно затянуты плотной пеленой. Какое воспоминание он боялся потерять больше всего? Возможно, это было нечто такое, что уже давно ускользнуло от него, забылось, потерялось в пучине его разума.
В голове проносились все важные и теплые воспоминания. И за каждым следовало болезненное и трагичное. Словно школьный автобус с веселыми первоклашками разбивался об дерево, превращая всё внутри в фарш.
Первая школьная любовь - высмеяла его перед старшеклассниками.
Любимый ласковый кот - его разорвали собаки.
Рождественская ярмарка с родителями по их возвращению - они погибли в автокатастрофе.
Приемная семья милая и заботливая - отец избивает пасынка, отыгрываясь за собственные неудачи.
И вот перед ним снова появилась дверь. Йозеф знал, что у него нет выбора, кроме как войти в неё. Он подошёл ближе, прикоснулся к ручке, ощутив её холод и металлическую твёрдость. Откуда-то издалека он слышал тихие голоса, шепчущие его имя, зовущие его войти. Йозеф открыл дверь, и перед ним возник длинный, бесконечный коридор, освещённый тусклым, больным светом. Стены коридора были грязными, покрытыми пятнами и трещинами, словно сама реальность начала разлагаться.
Он шагнул вперёд, и в этот момент из стен начали появляться руки. Они тянулись к нему, иссохшие, обнажённые руки, покрытые язвами и гнилью. Они протягивали к нему свои изувеченные пальцы, пытаясь ухватить его, схватить за одежду, за кожу. Йозеф чувствовал их холодное, липкое прикосновение, слышал, как натягивается их мёртвая кожа, как трещат их косточки. Это было слишком — его сознание едва удерживалось на грани, между здравым смыслом и безумием, которое уже грозило поглотить его полностью.
«Как тебе, Йозеф?» Голос раздался в его голове, заставив его содрогнуться. Голос был резким, как лезвие ножа, режущего по живому. «Они знают, кто ты. А ты знаешь, кто это? Думаешь, они хотят убить тебя, Йозеф, или видят в тебе спасителя?» Йозеф не знал ответа. Его мысли путались, словно переплетённые змеи, жаждущие вырваться на свободу, но застрявшие в ловушке его сознания.
Он продолжал идти вперёд, ощущая на себе взгляды тех, кто прятался в стенах коридора. Он смотрел вниз, на свои ноги, напевая песню себе под нос, которую пела ему мама. В детстве мальчишка боялся грозы и грома, потому его мама всегда успокаивала его детской песней, и это всегда работало. Йозеф засыпал.
Hab keine Angst, ich bin bei dir,
Der Himmel schützt dich, glaub es mir.
Morgen früh, wenn du erwachst,
Wird die Sonne für dich lachen, sacht.
Руки продолжали тянуться к нему, но он больше не обращал на них внимания — его разум был уже настолько измотан, что он едва различал реальность от своих кошмаров. Он шёл вперёд, словно в трансе, продолжая напевать песню, не замечая, как коридор сужается, как стены начинают давить на него, как свет становится всё более тусклым и мрачным.
Schlaf nun ein, mein kleiner Stern,
Die Welt ist friedlich, nah und fern.
Im Traumland bist du nie allein,
Dort werden alle glücklich sein.
В носу всё ещё ощущался запах настоявшейся крови. Картина убитой, изуродованной юной девушки неприятно маячила перед глазами. За что её так жестоко убили? Зачем она отправила в Утробу совсем одна? А если не одна, то других тоже убили? Йозеф неуклюже перекрестился, так сказать, отдав почести несчастной душе. Надеется, что она обретет покой.
Он дошёл до тупика. Перед ним, в лужи крови, сидел обезглавленный ягнёнок. Его шерсть, несмотря на всё, была мягкой, чистой, там, где не была испачкана кровью. Йозеф почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Перед ягнёнком лежали нож и пистолет. Простые, незамысловатые инструменты смерти. Он знал, что должен выбрать одно, но не мог. Йозеф замер, его рука медленно потянулась вперёд, но остановилась. Он не мог выбрать. Любое его решение казалось ему роковой ошибкой. И, если признаться честно, он вообще не понимает, зачем это делает.
«Это неправильно.», прошептал он, почти не осознавая, что говорит. Голос дрожал, как ветер среди голых ветвей. Внутри Йозефа что-то начало рушиться, его разум, его воля, его надежда — всё это рассыпалось на части, как стекло, разбитое на тысячу осколков. Он чувствовал, что скоро не останется ничего, кроме темноты, которая поглотит его полностью. Йозеф стоял перед выбором, и, возможно, этот выбор в пользу пистолета был его последним шагом в бездну.
- Подпись автора
